Дети тоже люди

Лето на исходе. Сезон отпусков еще продолжается, ожидается теплый сентябрь, но все родители уже вернулись с пляжей и дач — дети идут в школу.

В этом году нижегородская милиция создает новое подразделение — школьных инспекторов. По заявлению в программе новостей, они будут следить за соблюдением прав детей, за их безопасностью, а также за выполнением самими школьниками правил поведения. Не пора ли и нам всем провести собственную инспекцию перед началом школьного года?

Мы, родители, порой не понимаем, что есть наши дети, какие они. Мы выросли в другое время. У нас не было компьютерных игр, Симпсонов и интернета. За курение могли запросто выгнать из школы, не перевести в следующий класс. Кто теперь помнит о комсомоле? О том, что могли за двойку по поведению на неделю отобрать пионерский галстук? Мы получали хлебные котлеты с макаронами в школьной столовой и компот, у нас не было автоматов с пепси-колой и чипсов. У нас просто не было столько денег!

Не секрет, что теперь многое в отношениях администрация — ученик решают просто деньги. Плохие оценки? Платишь — и ребенок учится, хоть в математическом лицее, хоть в гуманитарной гимназии. А если он натворил что-то уж совсем из ряда вон выходящее — платишь большие деньги. Если у ребенка в кармане ежедневно больше, чем у учителя в день зарплаты, как он к этому учителю должен относиться? И что должен сказать учитель, если вызванный к директору за провинность старшеклассник спокойно говорит: «Вы будете говорить с моим адвокатом»?

В наше время у детей не было адвокатов. Мы боялись директрису как огня. А еще больше — завуча по внеклассной работе. И обожали биолога. А знаете, за что мы его обожали? Он с шестого класса обращался к нам на «вы», остроумно шутил и рассказывал на уроках интересные истории, которые странным образом почему-то касались биологии. Когда скелету кошки приделали синие глаза от немецкой куклы, он не потащил зачинщиков «на ковер», а оставил кота на столе и называл ласково Матроскиным. Кроме того, биолог на переменах запирался в кабинете с учительницей истории, и вот это было по-настоящему круто. Историчка тоже интересно рассказывала и не ругалась по пустякам. Относилась к нам как к людям.

Дети — это тоже люди, только помладше. Им интересно попробовать взрослую жизнь на вкус: как вы там живете, взрослые? Им трудно взрослеть медленно, они хотят все и сразу. Они иногда вытворяют такое, что нам и не снилось, и мы, краснея после родительского собрания, убежденно говорим классной руководительнице — нет, он не мог этого сделать, мой сын на это не способен. Дети проводят в школе большую часть времени в течение года, гуляют в школьном же дворе после уроков. Потом разъезжаются на секции и кружки, многие еще к репетиторам. Мы встречаем их дома часов в семь вечера в лучшем случае, сами уже усталые, пропущенные через соковыжималку рабочего дня. Ты ел? Почему опять за компьютером? Уроки выучил? Дай дневник (дневник всегда сдан), покажи тетрадь — тетрадь сдана. Выключи телевизор, вычисти зубы. Выключи компьютер (три раза громко), выключи свет, выключи плеер! А как вообще у тебя дела?

Дела происходят в школе на глазах тех самых людей, которые на собраниях стоят у доски с журналом в руках. Учителей. Они призваны не только вложить в головы наших детей русский, английский и математику, они общаются с ними гораздо больше, чем мы. Нашим деткам с первых дней ясно, кто есть кто. «Географ глобус пропил», русичка — гиена, историчка — истеричка. Природа — пофигистка, физик — наш человек. На рисовании дурдом — крик, скачки на партах. А на математике — тишина. И не потому, что математика важнее. Тихо на тех уроках, где интересно, где происходит диалог с преподавателем, которого уважают и уважение взаимно. Где каждый ребенок — личность, пусть с тройками и двойками, но личность. Где все они интересны как класс и каждый в отдельности, без учета материальных возможностей отца и матери. Таких учителей долго помнят. Они любимые, их стол окружен детьми на переменах. С ними хочется встречаться вне школы, ходить в кино и в поход, проводить время в каникулы, даже летом. В лагере, например.

Детский лагерь под Севастополем. Мы так отдыхаем уже пять лет. Около 100 детей из одной школы, учителя, сложившийся коллектив. Два врача из родителей, я в том числе. В палате нас семеро: шестеро взрослых и одна маленькая дочка сотрудницы. Очень весело, только туалет все время занят. Каждое утро начинается с маленькой Мариночки. В полвосьмого утра она приходит спросить, был ли уже подъем, сколько осталось до завтрака, что ей надеть и можно ли пойти гулять. Перед сном приходит Полиночка, она соскучилась по маме и плачет — утешаем. А потом еще две Лизочки — у них порвались купальники. По странному стечению обстоятельств руководитель нашего сумасшедшего дома взяла с собой нитки розового и голубого цвета.

Мальчики из шестого «А» складывают мокрые плавки на кровати, а девочки вывалили всю одежду из чемоданов на пол. Теперь она общая. Палата девятиклассников вся целиком курит. Курит, и кашляет, и просит таблеток от кашля. Вечером проводим рейд с конфискацией сигарет и зажигалок.

Самые старшие у нас — мальчики из одиннадцатого класса. Уже студенты. Им немного грустно. Две недели на юге — их последняя школьная четверть. Ночью они будят нашего единственного мужчину — преподавателя физики, который живет с ними в палате. Ведут его, сонного, в кафе на набережную есть шашлык. Одним им ходить запрещено, они пытаются соблюдать правила. Шашлык из неизвестного науке животного, которое в меню именуется «парной свининой». Мы его называем кошатиной. В лучшем случае это пожилой баран.

Я поехала в этот лагерь первый раз пять лет назад с собственным сыном, чтобы больше его купать. По моим воспоминаниям, купание в лагере — это такая изощренная форма садизма, когда до плавания как такового дело никогда не доходит. У нас все по-другому. Каждая группа бултыхается со своим преподавателем, считаем головы.

Ребята могут находиться в воде часами, только выгонишь одних — другие уже погрелись и хотят обратно. Лагерное начальство от такого положения дел приходит в ужас. Мало того, что наши дети не ходят парами из столовой и не вопят речовки, как припадочные, они еще и купаются больше пяти минут кряду, и заплывают за буйки. Самое страшное — тихий час. Пытка бессонницей. То есть все легли, но сна нет. Есть дети. Можно ли погулять, можно ли поменять деньги. Шестой «А» просится в поселок. «За сувенирами». Лучше уж гулять по жаре, чем мучиться в постели без сна, поэтому почти ежедневно мы по очереди совершаем поход на рынок с эскортом из четырех или десяти детей. Они уже с обеда ожидают на крыльце, бодрые, свежие, с рюкзачками за спиной. Просто детям вредно скучать, они не терпят однообразия, им, кроме хлеба, обязательно нужны зрелища.

В качестве зрелищ — экскурсии. Севастополь, Балаклава, Генуэзская крепость. Купание в открытом море с катера, купание ночью с группой старших детей, еще ночная поездка — в обсерваторию. Катание на ослах на фоне каменных идолов. На пути с экскурсии почти все в автобусе спят, но несколько человек все равно слушают экскурсовода очень внимательно. Им интересно.

Вечером задумчивое настроение сменяется буйным весельем. Мимо нашей комнаты строем проходят мальчики девятого «Б», дико пахнущие туалетной водой, в белых рубахах и кроссовках, отчищенных от футбольной пыли. У нас еще, конечно, любовь. Днем они ходят, взявшись за руки, а ночью норовят пропасть. Все Ромео и Джульетты у нас учтены и сосчитаны. После отбоя должны быть на местах.

Тихий, кареглазый мальчик четырнадцати лет выпивает пол-литра водки. Кто в этом возрасте говорит с детьми о дозировке крепких напитков? Выпивает, оказывается, на спор, но выясняется это позже. Промывание желудка происходит в нашем «учительском» санузле на глазах у построенных для выяснения обстоятельств соседей по палате. Мальчики молчат, как краснодонское подполье. Сам потерпевший, как Ульяна Громова и Зоя Космодемьянская в одном лице, молчит и бледнеет. И вот мы с руководительницей группы едем на громыхающей «скорой» в Бахчисарайскую больницу спасать. В приемном покое, лежа на кушетке, он наконец рассказывает нам часть правды: «Не сообщайте только маме, у нее маленький ребенок…», а в этот момент в лагере его напуганные одноклассники признаются тоже. Один плачет — восьмой класс. Поверьте, их никто не ругал, не грозил повыгонять и вызвать родителей. Они поняли все сами. С ними как с людьми и они с нами так же. В последнюю ночь самые старшие мальчики, зачинщики спора, приходят с повинной. «Вы нам больше, чем учителя». Это — дорогого стоит.

Ни разу за все мои поездки в этот лагерь я не услышала ни одного грубого или унизительного слова, обращенного к детям со стороны учителей. Что бы там ни было: экспроприация пива и сигарет, история с водкой, поцелуи в палатах, немытые перед сном ноги или разор в комнатах. Это дети все как-будто наши, знакомые по школе от начальных классов до выпускного. Все со своими характерами, примочками и заморочками. Все любимые. Я ни разу раньше не встречала сразу столько учителей, которые так искренне и радостно любят детей.

— А можно еще немного посидеть на футбольном поле после отбоя и посмотреть на луну?

Можно. Можно относиться к детям, не как к куче хулиганов и тупиц в формах, которые только и ждут, где нашкодить, и ничего не учат. Которым «ничего не нужно». Им-то как раз нужно, а вот нужно ли нам? Нам, родителям и учителям, необходимо не растерять доброе отношение к детям. Самим, без помощи специальных милицейских инспекторов. В школе и дома, первого сентября и далее до одиннадцатого класса. Потому что дети очень быстро растут.

Анна АНДРОНОВА, писатель, врач/